  |  |    |
  
|
2003.09.22 , "Ведомости" , просмотров 870 Почти каждый день приносит сообщения о покушениях на жизнь бизнесменов. Как и известия о потерях российских войск в Чечне и терактах на Северном Кавказе, они уже не воспринимаются как новости: страна привыкла. Все мы знаем, что завтра взойдет солнце, и знаем, что кого-то из значимых предпринимателей попытаются убить. Это не война — это оборотная сторона вожделенного экономического роста: передел собственности. Уже несколько лет страну распирает от шальных денег. Уже несколько лет никому не нужные в эпоху неплатежей заводы стали подлинным Клондайком, приносящим баснословные по меркам цивилизованного мира прибыли. Уже несколько лет как захват этих заводов стал нормой хозяйственной деятельности, а организация этого захвата и противодействие ему — самостоятельной и при этом, вероятно, наиболее рентабельной отраслью российской экономики. Главным инструментом передела собственности по-прежнему является банкротство, а широко разрекламированное принятие новой редакции соответствующего закона ничего по большому счету не изменило. В конце июля 2003 г. президент Путин даже пообещал обратиться к Генпрокуратуре, чтобы она совместно с МВД провела специальную проверку использования механизма банкротства в целях передела собственности — правда, только на селе. То, что президенту пришлось специально напоминать urbi et orbi, что банкротство — это «не инструмент для того, чтобы жулики пользовались законом с целью набивать себе карманы и оставлять людей, которые работают на земле, без средств к существованию», является доказательством бессилия и неадекватности действующего, пусть даже и модернизированного, законодательства. Первоначально закон о банкротстве создавался как инструмент изъятия собственности у «плохих» (и «социально чуждых» организовывавшим этот передел реформаторам) красных директоров и передачи ее «хорошим» олигархам. Фактически он стал обоюдоострым оружием экономического террора — таким же, каким когда-то был донос, — и, как всякий террор, обернулся и против тех, кто его развязал. При этом экономический террор постепенно перерос в обычный. Для части бизнесменов, особенно вынырнувших в последние годы на тесной связи с государством, процедуры банкротства оказались слишком сложными, и они начали предпочитать хозяйственному устранению конкурента или владельца лакомого кусочка собственности его физическое устранение. В результате за 15 лет построения якобы рыночных отношений так и не создан фундамент рынка — прочные отношения собственности. Сонмы не замечающих этой азбучной истины экспертов нудно талдычат о слабости финансовой системы, недостаточной капитализации российских банков и отсутствии механизма превращения сбережений в инвестиции, не понимая, что без реального права собственности любая инвестиция становится игрой в «русскую рулетку», а накладные расходы колоссально увеличиваются в силу объективной необходимости содержать собственное мини-КГБ. При сформированных в России правилах игры едва ли не единственным по-настоящему действенным инструментом защиты собственности является администрация США, однако ее заступничество вряд ли может стать серьезным фактором повседневной экономической жизни. России самой предстоит изживать действующий механизм передела собственности, ставший главным фактором криминализации общества, дезорганизации экономики и разложения государства. С технической точки зрения пути решения проблемы, в принципе, понятны. Государство должно коренным образом переработать новую, действующую редакцию закона о банкротстве и оздоровить судебную систему (хотя бы только в части арбитражных судов, извративших само понятие «правосудие»). В качестве первых шагов необходимо обеспечение подлинной гласности в их работе с немедленным увольнением судей за нарушение закона, обеспечение им высокой зарплаты (в Москве имеет смысл говорить о порядке $5000 в месяц) и введение соответствия квалификационных разрядов максимальной сумме рассматриваемого иска. Конечно, переломить ситуацию в одночасье невозможно, но российскую экономику подтолкнет вперед даже начало продвижения к разуму. Проблема — в наличии должных стимулов к этому продвижению. История учит, что террор заканчивается тогда, когда незащищенность своего положения в полной мере осознают его непосредственные организаторы. Это же, вероятно, относится и к экономическому террору. До сих пор Молох передела был неуязвим. Экспансия крупного бизнеса в самые разные сферы экономики (от нефти и газа до газетных киосков и павильонов игровых автоматов) шла за счет прежде всего его политического и административного ресурса. А потому крупный бизнес не был заинтересован в защите собственности: это была чужая собственность, которую как раз предполагалось защищать от посягательств крупного бизнеса. Однако в последнее время ситуация коренным образом меняется. Дело «ЮКОСа» показывает, что на «арену передела» вышли качественно новые игроки, достаточно решительные, чтобы до смерти перепугать всех «экономических тяжеловесов», но недостаточно эффективные, чтобы добиться принципиально значимых результатов и изменить экономическую и политическую ситуацию в свою пользу. С другой стороны, не за горами изменение общей хозяйственной конъюнктуры: на спаде экономического цикла наиболее актуальной задачей становится уже не захват, но сохранение ранее захваченного. От нападения крупный бизнес начинает переходить к обороне, и у него появляется не только политический, но и коммерческий стимул перековать меч банкротства на щит сохранения собственности. Однако это лишь предпосылки, реализация которых требует непривычно активной и противоречащей стандартным либеральным представлениям роли государства. Ибо, выступая в защиту собственности, оно неминуемо выступит против широких и в высшей степени влиятельных слоев предпринимателей: против всех, построивших свой бизнес на переделе чужой собственности. Защита права собственности в сегодняшней России требует осознанного выступления против бизнеса, причем против бизнеса наиболее коммерчески эффективного, против лучшего бизнеса страны. Готово ли сегодняшнее государство ради стратегических интересов делового сообщества выступить против наиболее горластой и в конечном счете наиболее влиятельной его части? И готово ли будет идти на подобную конфронтацию завтрашнее правительство? Эта проблема не менее страшна, чем проблема Чечни. Она затрагивает не меньше влиятельных сил, и простое следование здравому смыслу ведет к конфронтации с ничуть не меньшими группами интересов. В конечном счете проблема защиты собственности — это такой же экзамен на гражданскую зрелость российской элиты и всего российского общества, что и Чечня. Пока мы проваливаем этот экзамен, и в российском бизнесе, и на российском Северном Кавказе почти каждый день погибают люди. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| Михаил Делягин © 2004-2015 | |